Очень яркий пример, иллюстрирующий положение об иерархии коммуникативных ценностей, приводит Я. И. Рецкер в своей книге «Теория перевода и переводческая практика».

В пьесе Дж. Голсуорси «Правосудие» один из персонажей совершает финансовую подделку, переправляя в банковском чеке, выписанном на его имя, слово nine (девять) на ninety (девяносто). В русском переводе пьесы вместо этих цифр фигурируют другие: восемь и восемьдесят. Переводческая трансформация объясняется тем, что русское слово девять не переправляется на девяносто путем простого добавления букв, без подчистки, недопустимой в денежных документах.

Таким образом переводчик передает способ совершения мошенничества. Отразить этот момент несравненно важнее того обстоятельства, что в русском варианте пьесы совершивший подделку украл на 10 фунтов стерлингов меньше. В данном случае внутрилингвистическое содержание занимает более высокий ранг, чем денотативный компонент.

Представим себе, однако, что речь идет о тексте (например, статье из иностранной газеты), где рассказывается о подобном факте, но имевшем место в действительности (к примеру, подлог, совершенный некоторым погрязшим в махинациях чиновником). Допустим ли здесь переводческий прием, использованный в описанном случае? Разумеется, нет. В документальном варианте перевода, скорее всего, пришлось бы одновременно использовать и русские и иностранные названия цифр, например: X. подделал чек, переправив nine (девять) на ninety (девяносто).

Очевидно, что при переводе текстов, основная функция которых состоит в описании предметов, явлений и ситуаций действительности, переводчик не имеет права изменять предметный план описания, оказывающийся в данном случае доминирующей частью содержания.

Заводная тамада на юбилей - ключевая фигура на любом мероприятии. Сделайте выбор среди тысяч профессиональных ведущих на www.treda.ru.