Поэзия, это первое и простейшее и в то же время замечательнейшее средство, дарованное человеку для выражения высокого чувства, более высокого постижения.

Это сокровищница, где народ, имеет обыкновение складывать и копить свои духовные приобретения. Самая тема его вводной лекции характерна для его преподавательской деятельности так же, как для всего творчества его и брата вообще. Вильгельм Гримм читал «Об истории и поэзии».

В виде вступления он сказал: «Поэзия — в родстве с историей, и если в дальнейшем развитии культуры они отделились одна от другой и действительно должны были отделиться, то это исконное родство часто вновь их сводило и сближало, внутренняя потребность сделала смешение обеих даже необходимым.

Мы ведь сами были свидетелями, как великий писатель нашей эпохи (имеется в виду Гёте, изобразивший в «Поэзии и правде» собственную жизнь через призму своей эпохи) не мог выразить правду, с какою хотел описать свою жизнь, без примеси поэзии. После того как исчезло верное, твердо ступавшее чувство природы, обычно сопровождающее народ в пору его цветущей юности, взамен его пробудилось искусство критики, достигающее иным, пусть и более трудным путем той правды, которая ныне составляет основу истории.

Поэтому не будем пренебрегать правдой тех времен, ибо то, что одушевляет историографию нашей эпохи и обеспечивает ей истинный успех, это ведь в конечном счете живое представление, поэтическая сила, которая должна быть врожденной и не дается никакой, даже- самой усердной работой и старанием».

Это было не каким-то дерзким, ненаучным утверждением, а выражением многолетнего опыта — опыта усерднейшего собирательства и непредвзятого изучения старинной народной литературы и принадлежащего народу исторического культурного наследия. «Поэзия — это первое и простейшее и в то же время замечательнейшее средство, дарованное человеку для выражения высокого чувства, более высокого постижения. Это сокровищница, где народ, имеет обыкновение складывать и копить свои духовные приобретения.

Она лучше защищена от воздействия случая, от насильственного или неестественного вмешательства, нежели другие выражения или откровения человеческого духа, требующие более высокой степени самосознания и искусной подготовки. Им легче навязать что-то чуждое, помешать их естественному развитию, извне, насильственно предписать им направление». При этом не следует упускать из виду, что Вильгельм Гримм подразумевал прежде всего поэтическое наследие минувших веков, воскрешение и сбережение которого уже около двух десятков лет было их главнейшей заботой.

«Поэзия бывает лирическая или эпическая, — объяснял он, — ибо драматическая поэзия — это, как правило, более позднее ответвление эпической, добывающее себе пищу из последней. О лирической поэзии я здесь говорить не буду, история ее почти не затрагивает, потому что эта поэзия выражает непреходящие, свойственные всем временам чувства человеческого сердца. Как ни широко распространена она по всему миру, везде она в близком родстве, она высказывает нечто такое, что понятно каждому, и песни, в которых дикарь, бродящий по лесам заморских стран, изливает свои чувства, находят отклик в душе человека, коего вековая культура подняла на более высокую ступень..

Лирические стихотворения, например песни сербов, поющиеся людьми, которые никогда не читали и не писали на своем родном языке, проникнуты такой нежностью чувства и выражения, что они не посрамили бы и величайшего поэта нашей эпохи.

Только для такой поэзии требуется человек не приниженный, с высоко поднятой головой, обитающий в естественных условиях. С эпической поэзией дело обстоит по-другому, она зависит или, вернее, она произрастает из различных положений, в которые народ бывает поставлен историей, или же выразить это одним словом, она сама и есть первая и древнейшая история народа. Все, что он пережил, будь то действительные события или то, что изобрело или измыслило воображение.

Высокий взгляд на события, основанный не на накоплении происшедшего, а на выборе того, что отмечено печатью духа, — вот что ей свойственно и составляет ее суть. Поэтому она движется вперед той лее поступью, какою шагает народ, она усваивает содержание, колорит, настроение момента, она устойчива в той же мере, в какой устойчив народ, коему она принадлежит, и гибнет вместе с ним безвозвратно.

Однако ее правда — чисто духовная, и не зависит от приключений, из которых она частично произошла, она без колебаний преступает заколы критической истории, разработать которую призвано наше время». После этого глубокого и впечатляющего объяснения связи поэзии с историей Вильгельм Гримм обращается специально к истории Германии и ее отражению в литературе.

 В эпических песнях он видит «картину германской жизни времен язычества», которая претерпела преобразования, когда утвердилось христианство. Он сожалеет, что не сохранилось литературных памятников, по которым можно было бы судить о переходных формах, и затем объясняет, как в больших эпических поэмах средних веков изображались исторические события и личности той эпохи.

«Способность породить национальный эпос, — делает он вывод из этого рассуждения, — по-видимому, свойственна определенному времени и вторично не проявляется, так же, как в органической природе остывает способность к сотворению и целые роды исчезают, а новых не возникает. После того, как была достигнута эта вершина, делались еще слабые попытки, пока эта способность не отмерла совершенно».